УРОК ОТ ЖИЗНИ.
Осень в этом году выдалась ветреной, хмурой, дождливой. Редко когда
выдавался солнечный день, и тогда на коврах из листьев, пожухлой травы
и увядших цветов, раскинувшихся под каждым деревом, сверкали не успевшие
высохнуть капли дождя. Блеск этот, скупой, как само осеннее солнце,
украсил бы улицы, если бы не грязь, слякоть и мусор вокруг, на фоне
которых красота смотрелась неряшливо.
Юрий Дмитриевич Векшинов стоял на автобусной остановке и вспоминал свой
спор с коллегой, Николаем Антоновичем Усильевым. Тот говорил:
— Я не понимаю, за что церковь канонизировала Николая 2-го? Он ведь
был расстрелян не за то, что не хотел отрекаться от веры,
а за конкретные преступления — Кровавое воскресенье, расправы
с забастовщиками, самой известной из которых был Ленский расстрел.
— Кто и с какой целью организовывал демонстрации, ведь расстрел это
следствие демонстрации, а не её причина. У вас с логикой нормально?
— нервно дёргая головой, перешёл в наступление Юрий Дмитриевич. — Тот,
кто планировал стачку, думал о последствиях, если нет, тогда на чьей
совести эти жертвы?
— А те, кто эксплуатировал рабочих и те, кто покровительствовал
эксплуатации, думали о последствиях или нет? — спокойно ответил Усильев.
В ответ Векшинов разразился филиппикой в адрес большевиков. По ней
выходило, что именно они провоцировали забастовки и демонстрации, чтобы
захватить власть. Усильев ответил:
— Морозовская стачка состоялась, когда о большевиках и слышно не было.
Векшинов не нашёл, что ответить, и только разозлился. Теперь
он обдумывал, что скажет Усильеву сегодня. Но придумать он ничего
не мог, и потому злился всё больше.
Подошёл автобус. Векшинов сел с парнем лет 18-20. Когда Юрий
Дмитриевич садился, карман его на секунду оттопырился, и он почувствовал
в нём чужую руку.
Уж в чём-чём, а в быстроте реакции с Векшиновым мало кто мог
соревноваться. Он схватил вора за руку, сжал пальцы. Тот молча посмотрел
в лицо Векшинову.
Юрий Дмитриевич не заметил ножа, мелькнувшего в свободной, левой
руке вора. Он успел только почувствовать, как лезвие вонзается в правый
бок. И потерял сознание от дикой боли.
Очнулся Векшинов только в больнице. Врач склонился над ним.
— Ну, герой, — сказал врач, — теперь вы просто обязаны жить.
Я столько над вами поработал! А тот гад, который вас ранил, в СИЗО
сидит, суда ждёт.
Следствие шло три месяца. За это время Юрий Дмитриевич поправился,
хоть и не совсем. Слабость всё ещё давала о себе знать. Но это не мешало
ему всё время активно интересоваться, как идёт следствие.
Суд был назначен на 28 января. Погода в тот день была ясной,
на по-зимнему светлом небе не было ни облачка. Порывы ветерка, настолько
слабые, что было невозможно определить их направление, сдували
с деревьев остатки снега. Казалось, будто это снег идёт с чистого,
безоблачного неба.
На суде преступник и его адвокат на все лады высказывали мысль, что
не надо было Векшинову сопротивляться ограблению. В последнем слове
грабитель сказал:
— Когда этот (он непечатно выразился) схватил меня за руку, он думал
о последствиях? Если же нет, на чьей же совести его ранение?
Как током ударило Векшинова после слов вора! «Да, Николай Антонович,
жаль, что вас здесь нет», — подумал он, глядя на зрительный зал.
Преступнику дали пять лет строгого режима. Нагло оглядываясь по сторонам, тот сказал:
— Я обязательно обжалую приговор. Этот сам виноват — не надо было
сопротивляться. Я виноват только в покушении на кражу, но поскольку
карманная кража — преступление небольшой тяжести, наказание за покушение
на неё вообще не предусмотрено.
Векшинов вышел из здания суда и отправился на работу. Встретив Усильева, он сказал:
— Вы были правы насчёт забастовок. Их, действительно, провоцируют
не оппозиционные политики, а те, которые у власти стоят. Когда позволяют
хозяевам распоясываться.
И Векшинов рассказал, что было на суде. А Усильев слушал его и думал:
«Да, лучший учитель — сама жизнь. Никогда бы я не смог внушить ему то,
что он понял сейчас. Но, как знать, может быть, и не понял бы Юрий
этого, если бы я не говорил ему, что говорил?» Алеся Ясногорцева
| 
